sanna_777 | Матчасть. Зоя Журавлева. "Роман с героем, конгруэнтно

Удивительные, математически-точные определения любовных состояний - без потери чувства, да еще и в стихах)) Прозаическая часть тоже хороша, но со стихами - никакого сравнения, по-моему)).

«Душа моя на цыпочках стоит, все тянется к чему-то там высокому, и у нее всегда усталый вид, такая белая, такая одинокая, и вечно что-нибудь не понимает, возможно – дура, может быть – святая…Ух, как она мне надоела, ей – что угодно – только бы не дело…»

«Что это было? Смутное сознанье сжимающегося судорогой сердца, иль суета сует сегодняшней секунды, мгновенный и бессмысленный вираж каких-то букв, стечений и созвучий, сближающий нас почему-то с вечным, а может, даже с Вечностью самой, и именуемый бездарно подсознаньем?...»

«Как без тебя беззвучно в этом мире, все только шевелят губами в лад, но до меня ни звука не доходит.»

«Весь этот град великий мостов, дворцов и лунных ликов тебе я отдаю – как пьедестал. А ты устал от простеньких девчонок и от мальчишек простеньких устал. Мой дар – никчемен. Ты ничего из рук моих не хочешь брать – куда же мир девать? Он без тебя бесцельно звонок и пуст, как облетевший куст. У глаз твоих черемуховый вкус, их горечь оскоминой мне сводит рот. Все жду, когда она пройдет, и что пройдет – боюсь.»

«Тоска какая! Вышел дух из шарика любви. Я лишь безводный акведук в бесчувственной пыли. В развалинах моих аркад лишь ветры душные крутят прожаренный песок. И тамариска узкий лист среди камней моих повис печально и легко. И только горстка черепах, заблудших душ пустыни, сухими коготками лап еще царапает мой прах, такой бездушный ныне.»

«В переполненном бокале тайный хмель таится, кто пришел, а кто – оставил, знают лишь провидцы. В заготовленных ответах сладок горький выем, глубину и силу света знают лишь слепые. Завяжу глаза потуже шарфом черно-белым, кто случаен, а кто – сужен, знает только тело. И бесстрашно ищут руки – кто идет навстречу. Новый год играет в жмурки, старый – метой мечен.»

«Опять кручу заворожено диск, опять ищу тебя – смертельный риск! На языке шевелятся слова, которые произносить – не надо. Их сингулярна плоть, их антивещества испепеляюща прохлада, они, до дыр затертые в быту, пронзают глубь, как этот мир – нейтрино, произнесенные – они умрут, они живут лишь непроизносимо. А так и тянет их произнести, как тянет бездна – ногу занести…»

«Влюбляюсь в каждого героя, а разве знаешь, кто герой, кто послезавтра дверь откроет, и что-то сообщит такое, и что-то совершит такое, что покачнется шар земной, как лодка над крутой волной, кто станет – безнадежно мой на краткий миг или навеки? Влюбляюсь в Хатанге и в Кушке, на Сахалине и в Литве, играю в детские игрушки, считаю медные полушки, слова смолисты, словно стружки, горит бессонная подушка, такая ясность в голове, что верится всегда – навеки. Но вдруг иссякнет интерес, как будто – бес внезапно выбьет табуретку из-под ноги. И снова я в себе, как в клетке, и бьюсь в себе, как щука в сетке, и ясность в голове так редко, такие вялые мозги, как будто не было героя, он растворился, он исчез, хоть он еще, возможно, здесь. И только в хрупкости покоя, вдруг овладевшего душою, горит неясный, как намек, какой-то слабый огонек, так в холодеющей золе костра, забытого во мгле, средь пепла тлеет уголек, готовый пламенем взорваться. И кто-то вновь откроет дверь. Откуда знать – кто он теперь, откуда знать – где он теперь, и скоро ли отыщет дверь, чтоб шар земной качнулся вновь…»

«Ты много лет мне снился без лица, был некто в снах, кого я защищала, он умирал, а я лица не знала, спасался – я не видела лица, безликого – его во снах искала, безликого – в ночи его ждала. Он был очерчен резко – на зеленом, как тушью, был он черным обведен. Единственен. Весь мир был – только фоном, где без лица – царил лишь он. Как я во снах его подстерегала, чтобы врасплох застать его черты, откуда же я знала, что это – ты?»

«Он навсегда на полчаса зашел, меж нами навсегда старинный стол, стол навсегда покрыт клеенкой синей, и навсегда собачий вздох – как стон, и тишина стеклянная – как сон, и в сигаретах оплывает иней, и в желтой чашке остывает чай, заваренный спеша и неумело, он никогда не скажет мне «прощай», и никогда руки он не подымет, и с этим ничего нельзя поделать, поскольку есть навечный приговор. Хотела б я взглянуть в глаза тому, кто просто так, от скуки, приговорил меня к нему, и нынче потирает руки…»