Настроения

398 лет назад родился человек, всю жизнь пытавшийся обуздать хаос. Надо сказать, долгое время ему это удавалось. Бертран Д`Ожерон (1613 – 1676) больше десяти лет правил самой что ни на есть «горячей точкой» - пиратской столицей, островом Тортуга. Сидя на этой, с позволения сказать, пороховой бочке, он умудрился управлять островом, как управлял бы процветающим поместьем где-нибудь в центре Франции. Налаживал быт, вводил законы, охранял внешние границы, взимал налоги. Да, налоговые поступления были специфические – доля от пиратской добычи…ну уж что было, то и брал.

Вы не поверите, но он даже пытался хоть немного смирить разнузданные пиратские нравы – завез из Франции партию невест, и заставлял «подданных» приобретать девиц в жены. Не знаю, насколько это могло помочь установлению в таком месте патриархальных традиций, но, во всяком случае, он старался. Заодно и бюджет пополнял.

Много лет Д`Ожерон успешно отражал набеги испанцев на Тортугу – оборону он тоже наладил, да еще как! Но однажды испанцам повезло. Шторм выбросил его корабль на испанский берег Санто-Доминго, и пиратского губернатора взяли в плен. Разумеется, он бежал при первой возможности, но все эти перипетии подорвали его здоровье – к этому моменту Д`Ожерону было уже 60 лет, преклонный, можно сказать, возраст. Управлять Тортугой становилось все тяжелее, и наш герой отправился в Париж, препоручив дела острова племяннику. Семейный подряд, а вы как думали?

Во Францию он отправился не просто доживать отмеренные Господом годы. Административные аппетиты Д`Ожерона все не давали ему покоя – он мечтал получить королевское одобрение на полное освоение Флориды. Возможно, он успел бы еще многое, но в январе 1676 Бертран Д`Ожерон, более 10 лет державший в жесткой узде вольницу Тортуги, скончался на руках своей парижской квартирной хозяйки. Аудиенцию у короля он так и не получил. А Франция так и не получила Флориду.

Впрочем, заслуги его были-таки отмечены на родине. В соборе Святого Северина в Париже можно увидеть мемориальную доску в его честь.

Нынче 235 лет человеку, который мог бы составить серьезную конкуренцию Бертрану де Борну, случись ему жить в эпоху трубадуров. Впрочем, и в России рубежа 18 и 19 столетий он прожил интересную жизнь. Судите сами.

Сергей Никифорович Марин (27.02.1776 – 21.02. 1813) родился в старинной дворянской семье, по преданию, ведущей род от итальянца Марини, прибывшего в Россию в XV веке строить Успенский собор в московском Кремле. Другой предок отличился во времена Ивана Грозного при взятии Казани, за что был награжден «несудимой грамотой» (она освобождала от суда местных властей и давала право обращаться за разбором дела непосредственно к верховной власти).

К потомку, однако, верховная власть не была столь благосклонна. Портупей-прапорщик Марин, сбившийся с ноги во время вахт-парада в присутствии императора Павла, был немедля разжалован в рядовые. Через полгода звание вернули, но императора это не спасло)) В ночь убийства Павла Марин командовал одним из караулов в Михайловском замке и полностью поддержал заговорщиков.

Во время наполеоновских войн наш герой дослужился до полковника, был тяжело ранен при Аустерлице и под Фридляндом. В 1807 году был флигель-адъютантом Александра I, который при заключении Тильзитского мира отправил Марина в Париж с личной депешей для Наполеона. В 1812 году Марин уже дежурный генерал при Багратионе, последним его донесением была реляция о сражении при Бородино.

По инициативе Багратиона в августе 1812 года Марин был представлен к ордену Владимира третьей степени. К сожалению, получить награду Сергей Никифорович не успел, он уже скончался от ран и был похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской Лавры. Однако император приказал Кипренскому изобразить Марина с орденом на шее, в ознаменование его доблести и воинских заслуг.

Сергей Марин не был бы достойным продолжателем традиций трубадуров средневековья, если бы только воевал. Но он еще и сочинял – я так понимаю, почти постоянно. Иначе его творческое наследие было бы поменьше. Он не печатался, все произведения расходились исключительно в списках, но тем не менее сохранилось около 200 стихотворений, одна собственная трагедия и две переводные с французского. Кроме того, были еще песни и романсы, хотя музыки наш герой, как ни странно, не любил. Эта странность не помешала ему в 1805 году сочинить «Преображенский марш» - в 1814 году русские войска вступали с этой музыкой в Париж.

Даже «Прекрасная дама» у него имелась – графиня Вера Николаевна Завадовская, муза и друг. У нее в имении под Нарвой он и умер.

Жаль, что умер рано – не то непременно прославился бы в творчестве – не менее, чем в делах военных.

492 года назад завершился жизненный путь пирата и авантюриста Васко Нуньеса де Бальбоа (1475 – 12 января 1519). Заслуги его перед историей, может, и сомнительны, однако до него никто из европейцев не догадался устроить в Америке город, к тому же он во главе небольшого отряда испанцев первым вышел на берег Тихого океана.

Бальбоа вырос в обедневшем семействе испанских дворян. Перспектив на родине не было никаких, и он рано подался за приключениями в Новый свет. Где-то около 1500 года он ходил у берегов Колумбии (на корабле ходил, то-есть), а потом, видимо, решил осесть, и заделаться мирным хлебопашцем. И следующие 10 лет Васко Нуньес де Бальбоа честно пытался построить себе новую жизнь на славном острове Эспаньола. Да только кто родился пиратом, пиратом и помрет, а в фермерах ему делать нечего.

Благополучно разорившись в 1510 году (ну да, а чего можно было ожидать), Бальбоа нанялся в экспедицию по укреплению испанской колонии на землях нынешней Колумбии. Колонисты плохо справлялись с индейцами, и мало сумняшеся, бывший фермер предложил перенести колонию в более удачное место. Мирные земли Панамского перешейка привлекли только часть колонистов, но те, кто соблазнился, последовали за Бальбоа безоговорочно. Тут-то он и развернулся. В Дарьене был построен первый город европейцев – Санта Мария де ла Антигва, и карьера захудалого идальго пошла в гору. Поначалу он лишь вошел в состав магистрата, но вскоре уже правил всем единолично, и королю ничего не оставалось, как назначить Бальбоа генерал-капитаном и временным губернатором всего Дарьена.

Впрочем, и на этой должности он оставался скорее пиратом, нежели чиновником: в поисках золота и рабов не брезговал ни пытками, ни убийствами, ни подкупом. Говорят, туземцы особенно боялись его собак, которые по приказу Бальбоа рвали на части любого.

Он искал и искал золото, и почти нашел свое Эльдорадо, но тут «на помощь» колонистам король выслал интригана-чиновника Педро Ариаса Д`Авилу, чтобы Бальбоа не забрал себе слишком много власти и золота, кое самодержец, видимо, заранее считал своей собственностью.

Бальбоа, не дожидаясь «подмоги», двинулся в обществе пары сотен испанцев и многих проводников через материк, и спустя месяц вышел к Тихому океану, который, правда, назвал всего-навсего Южным морем. Вновь открытые земли Бальбоа назвал Перу, и король – куда было деваться – назначил первопроходца губернатором всего побережья. Правда, это мало помогло ему в позиционных боях с Д`Авилой, под началом коего он оказался, вернувшись в Дарьен. Бои продолжались с переменным успехом, вроде бы наш герой победил и был-таки назначен губернатором провинции, но Д`Авила обвинил его в государственной измене , и отрубил Бальбоа голову, чтобы уж наверняка взять верх в интриге.

В общем, так все и закончилось, внезапно, как оно чаще всего и заканчивается. Но уж Южного моря, Перу и личного города у Васко Нуньеса де Бальбоа не отнимет никто. Как и посмертной славы.

203 года назад закончилась интереснейшая эпоха. По правде говоря, формально она завершилась еще раньше, но со смертью Алексея Орлова (05.10.1737 - 05.01.1808) «галантный век» окончательно сдал свои позиции. В таких, как он, сочеталось несочетаемое.

Второй из пяти братьев Орловых отличался богатырской силушкой, крестьянами и дворовыми был любим, поскольку был вполне своим, понятным. Ни изысканного воспитания, ни образования не получил, манеры имел самые простецкие, чем непрерывно шокировал придворных.

А между тем, иностранные дипломаты отмечали в нем следующие качества: «...большое спокойствие, ясность и широту взгляда, упорство в достижении цели: только полная уверенность в успехе может побудить его предпринять что-либо рискованное».

Кроме того, он покровительствовал М. В. Ломоносову и Д.И.Фонвизину, состоял в переписке с Руссо. Был одним из основателей Вольного экономического общества и первым его выборным председателем.

Высоких должностей Орлов не занимал. Однако в государственных делах посильно поучаствовал. В 1768-1769 годах разработал план военной операции против Турции в Средиземном море (Первая архипелагская экспедиция). В 1769 году получил командование эскадрой русского флота; за победу в Чесменском бою в 1770 году получил право присоединить к фамилии наименование Чесменского.

Вместе с братьями он сыграл решающую роль в возведении Екатерины II на престол, именно он в день переворота привез ее из Петергофа в Петербург, а несколькими днями позже взял на себя вину за смерть свергнутого императора Петра III. Может быть, и не «взял вину», а просто честно сознался в содеянном. В преклонные лета в беседе с фрейлиной Загряжской, искренне недоумевал, отчего бы и не придушить Павла I. В общем, привык проблемы решать радикально.



Вроде бы, он отменно справился и с самым деликатным из поручений Екатерины. Императрица поручила ему доставить в Россию «княжну Тараканову». Факты говорят об идеально сработанной интриге: соблазнил, организовал подложное венчание, потом организовал арест, привез, сдал. Возможно, он и не вспоминал о ней никогда. Однако есть версия, что он так и не простил себе именно этой «удачной операции». Рассказывают, до самой смерти обходил десятой дорогой Ивановский монастырь, ибо считал, что Тараканову содержат там.

В 1772 году Орлов ездил полномочным послом в Фокшаны на мирный конгресс, но, потеряв там терпение, переговоры сорвал, чем вызвал крайнее неудовольствие императрицы.

С 1775 года, Орлов оказался в отставке и в дальнейшем не играл уже никакой роли в государственных делах. Находясь в опале, граф основал Хреновской конный завод и занялся выведением новой породы. Так что знаменитые русские орловские рысаки обязаны своим рождением двум женщинам.

По странному совпадению, скончается граф в тот же день, когда на престол взошел Петр III, которого он арестовал и, весьма вероятно, убил.

Нынче исполнилось бы 234 года Элизе Бонапарт (для женщины кошмарный возраст).

Элиза Бонапарт (3 января 1777 – 7 августа 1820), великая герцогиня Тосканская (1809 – 1814), княгиня Луккская и Пьомбинская (1805 – 1814), сестра Наполеона. Из всех Бонапартов она больше всех походила на знаменитого братца, как лицом, так и нравом – страшно подумать, что из нее могло бы выйти при равноправии полов, но и так…

Элиза получила вполне аристократическое воспитание (пансион в Сен-Сире) и 20 лет от роду вышла замуж за Филиппе Паскуале Баччиоки из такого же, как Бонапарты, старинного, но обедневшего рода корсиканских дворян. Наполеон честно продвигал нового родственника: после свадьбы назначил командиром пехотного полка, в 1804 году – сенатором. Рискну предположить, что Элиза принимала скрытое участие и в руководстве полком, и в заседаниях Сената.

Кроме того, достойная сестра своего брата завела в Париже салон, в котором собирала знаменитостей и заодно интриговала напропалую – все в полном соответствии с тогдашней модой. От греха Наполеон решил удалить сестрицу из Парижа, взамен парижской славы предложив им владение в Италии. По-моему, вполне адекватная замена, и Элиза посчитала так же.

Весной 1805 года Элиза с супругом получили княжество Пьомбинское, а в июне — княжество Луккское. Их полный титул — князья Лукки, Пьомбино, Массы, Каррары и Гарньяфо. Звучно, опять же титул… В общем, семейство Баччиоки отбыло осваивать новые территории.

На новом месте у Элизы обнаружились нешуточные административные таланты. Подозреваю, что и раньше она обладала ими в полной мере, но скрывала в угоду приличиям. Княгиня совершенно отстранила от дел супруга, жила строго по средствам и бдительно следила за доходом от княжеств. Как хорошая хозяка, она не упускала из виду ничего: от разработки месторождений каррарского мрамора до развития культуры и образования подданных. В Лукке Элиза с удовольствием привечала «людей искусства», например, ее фаворитом был великий Николо Паганини.

Наполеон по достоинству оценил таланты сестры, и в марте 1809 года отдал ей в управление всю Тоскану. Редкий случай в те времена – видимо, таланты Элизы и впрямь были выдающимися. Однако меньше интриговать против брата она не стала.

В 1813-1814, предвидя поражение Франции, правительница Тосканы вступила в сговор с неаполитанским королем Иоахимом Мюратом. Интрига запоздала и не принесла плодов. Княгине не удалось сохранить ничего из своих территорий. После падения империи Элиза под именем графини ди Компиньяно пыталась устроиться в Болонье, но австрийцы принудили ее поселиться на своей территории. От былой славы и власти ничего не осталось, и в возрасте 43 лет она скончалась в своем поместье близ Триеста.

Я вот думаю, каких великих дел могла бы натворить эта женщина, останься ее брат у власти, и где бы она закончила свои дни?))

"СОЛДАТ УДАЧИ".

«Повсюду мир, а все ж со мною
Еще немножечко войны –
Тот да ослепнет, чьей виною
Мы будем с ней разлучены!»
Бертран де Борн

Он вел себя так, будто и в самом деле был бессмертен. Когда он стоял с ней рядом, чисто выбритый, в дорогом костюме, и беззаботно усмехался, никому не могло прийти в голову, что он здесь чужой. Чувствовалось, правда, что-то дерзкое, почти животное, в крутых скулах, твердо сжатых губах и взгляде, "закрытом" для окружающих, как у зверя. Как у зверя, были у него и повадки. Зло улыбнувшись в ответ на предостережения, он растворялся в ночном опасном городе - безоружный, сильный, веселый...Ему ли было бояться смерти? Он умирал уже столько раз.

Он уходил, и она запирала за ним дверь, прислонялась к стене, улыбалась беспомощно. Повторяла в сотый раз бессмысленное слово "люблю", иногда беззвучно плакала, а затем отправлялась мыть посуду, и за этим занятием слезы высыхали сами собой.

И ничего не оставалось, никаких следов, и с каждым его приходом все начиналось снова. Она всегда боялась, что сорвется раньше, чем он уйдет, скажет ему, как боится за него, уговорит, спрячет, запрет... Но слишком хорошо знала, что это невозможно.

И он будет умирать снова и снова много раз, и она, случайно заглянувшая в его прошлое, где так много жизней и так много смертей, не последует за ним в его будущее.

Сама она только ждала, что вот-вот начнет жить. Он жил за двоих, да что там за двоих – за сотню человек, на ее же долю доставался лишь отраженный свет существования, тусклый, будто сквозь пыльное стекло. Стоило ли так жить? Она часто спрашивала себя, но не находила ответа.

Всегда смотрела телевизионные сюжеты о "горячих точках" с чувством свидания в тюрьме: может, дадут, а может, отменят в последнюю минуту. Увидеть хоть краешек его мира и то было для нее счастьем. Только в этом мире слишком часто сухо щелкали выстрелы, и кого-то тащили на носилках в темные норы специальных вертолетов. А люди из его бессмертного племени все так же зло улыбались в камеру, и говорили для близких одни и те же общие фразы, значившие для каждого из них так много. У них просто не было других слов.

И она изучала его язык, старательно, как первоклассница. Училась понимать то, чего он никогда не произнес бы вслух. Искала второе и третье дно во взглядах и жестах, прислушивалась к молчанию... Иногда ей казалось, что она понимает абсолютно все, а иногда чудилось, что его слова и взгляды не имеют вообще никакого смысла.

Их диалоги напоминали разговор слепого с глухим, и она всякий раз сама диву давалась, как это они понимают друг друга.

-Я все время думаю, что могу тебя потерять, - она редко выражала свои чувства вслух, но изредка промолчать не могла. Чувства отправлялись в «самоволку», и не один патруль не мог бы их остановить.

-Зря думаешь, - резко отрубал он, глядя в пространство, - Пусть лошадь думает, у нее голова большая.

-Мне как будто нет места в твоей жизни…

После этого он всегда обнимал ее, утыкался лицом в ее волосы и из этого надежного укрытия успокаивал:

-Ну что ты, малыш!

Странное дело, в его устах даже самая банальная ласковость (этот дурацкий «малыш», которого она не простила бы никому другому) звучал вполне органично.

Ее почти никто не понимал – даже очень близкие люди. Она никуда не могла пойти с ним вместе – с ним в благополучные квартирки ее знакомых входила молчаливая ненависть, ожидание смерти и готовность дорого продать свою жизнь. Будто ветер врывался в мирные гнездышки, грозя смести все чужое на своем пути. Он, казалось, всегда носил свою войну с собой, и в любой момент мог раствориться в ней.

Впрочем, без него она тоже никуда не ходила. Разве что к таким же, как и она сама, «боевым подругам». Но и с ними почти не разговаривала – они понимали ее без слов. В общем, эти девичьи посиделки можно было квалифицировать, как еще одну разновидность ожидания. Ей было даже трудно дышать: так сгущалось в комнате это пустое, никак не прожитое одинокое время.

Он появлялся неожиданно, обыкновенно ночью, сграбастывал ее в объятия, припадал к ней, как к источнику, дарующему мир и покой… Но никогда не покидал свою жизнь полностью, вскрикивал по ночам, командовал что-то невнятное друзьям, отчаянно материл врагов, и просыпался внезапно, на рассвете, вскакивая с постели мгновенно и четко, как бы в атаку.

Так же внезапно он и пропадал, оставлял записки из нескольких слов, и ничего больше, как будто его никогда не было в ее жизни. И она замирала, впадала в оцепенение. Почти прекращала есть, пить, спать, глядя сухими глазами в экран телевизора.

Шло время, как ему и полагается, незаметно. И когда однажды ночью ее разбудил звонок, и незнакомый голос сообщил об его смерти, она не смогла понять, что произошло с ней самой.

Ее жизнь закончилась…или началась? Она все время спрашивала себя, но так и не нашла ответа.